Ночи средина была. Разрешил и тела и заботы
Сон. Но Кинирова дочь огнем неуемным
пылает
[370] и не смыкает глаз в безысходном безумье
желанья.
Снова то отчается вдруг, то готова пробовать;
ей постыдно,
Да и желанья бурлят; не усвоит, что ей созодать,
— так мощнейший
Низковато подрубленный ствол, крайнего
ждущий удара,
Пасть уж готов, непонятно куда, но угрожает
отовсюду.
[375] Тоже самое и Мирры душа от ударов колеблется
различных
Зыбко туда и сюда, устойчива только на
мгновенье.
Страсти финал и покой в одном ей мерещится
— в погибели.
Погибель ей разлюбезна. Встает и решает стянуть
для себя петлей
Гортань и, пояс уже привязав к перекладине,
молвив, —
[380] Милый, прощай, о Кинир! И знай: ты
погибели виновник! —
Приспособляет тесьму к собственному побелевшему
горлу.