Снова испугавшись, она от себя с
отвращеньем бежала.
Сестры наяды ее не узнали; не понимает сам Инах,
Кто перед ним. Отвечай она за папой и за сестрами
бродит,
Трогать себя им дает и ластится к ним,
изумленным.
[645] Свежайшей травки луговой протянул престарелый
ей Инах.
Руку лижет она и отцовы целует ладошки.
Слез не имеет возможности сдержать и, последуй слово за
ними,
Помощи б стала просить, назвалась бы и горе
открыла.
Буковка уже — не слова — ногой нанесенная в
прахе,
[650] рорестный символ подала о ее изменившемся
теле.
Торе мне! — Инах-отец воскликнул, повисая на
шейке
И на рогах мычащей в тоске белой
телицы.
мО, я злосчастный! — воет. — Не тебя ли всюду
и всюду,
Дочь, я находил? О, в своё время б я тебя не обрел, не
отыскал бы,