Мраморно-белыми стал в грудь нагую лупить он
руками.
И перед ударами грудь подернулась алостью
узкой,
Будто бы у яблок, в своё время с одной стороны они
белы,
Но заалели с иной, либо как на кистях
разноцветных
[485] у виноградин, еще не созревших, с багровым
цветом.
Лишь узрел он грудь, отраженную влагой
текучей,
Подольше не был в силах утерпеть; как тает на пламени
легком
Желтоватый воск иль туман поутру перед действием
солнца
Жаркого, тоже самое и он, истощаем своею
любовью,
[490] Чахнет и потаенным огнем сжигается
постепенно.
Красок в нем наиболее нет, уж нет с белизною
румянца,
Бодрости нет, ни сил, всего, что, бывало,
пленяло.
Тела не сделалось его, которого Эхо обожала,
Видя все это, она, хоть и будучи в гневе и
помня,